​«Груз 200»: Особенности национального атеизма

«Груз 200» (2007) стал еще одним высказыванием об уродах и людях. После черной комедии «Жмурки» (2005) и мелодрамы «Мне не больно» (2006) Алексей Балабанов сделал безжалостный хоррор, напоминающий американскую классику «Техасская резня бензопилой». Публика ждала от режиссера еще одного «Брата», а получила культурно-философскую страшилку. Одни назвали «Груз 200» серьезным идеологическим заявлением и самым злым, жестким и трагическим фильмом в постсоветском кино. Другие обвинили автора в дурном вкусе, невыносимой пошлости и ругали за отсутствие серьезной критики сущего.

«Чернушная» картина, как утверждается, основана на реальных событиях, поэтому она была обречена вызвать скандал. Так мерзко – о нас. На дворе середина 80-х. Афганская война. Молодых солдат везут мертвым грузом, городской интеллигент проповедует атеизм, а хуторянин в балабановской тельняшке верит в светлое будущее, потому что с ним – Бог. Пока Бога нет – души тоже нет, дети пропадают, менты беспределят. СССР – уже не великая держава, а надпись на маечке модного фарцовщика, который опаснее «оборотня в погонах».

Глубокой ночью по дороге к матери в вымышленный Ленинск у профессора глохнет машина. Рядом оказывается хутор, где можно выпить и погреться, как на «братском» кладбище. Гостя с порога встречают водкой и супом, а за стаканом беленькой не грех и о душе поболтать. Ленинградский интеллигент пытается объяснить самогонщику, что мир познаваем, материален, и олицетворяет эту мысль тот самый Ленинск, затыканный дымящими заводскими трубами. Но русского мужика не надо умными словами пугать, «мы тоже книжки читали», и в ответ коммунист слышит пьяные сказки о Городе Солнца, где не будут «души детские развращать, чтоб колбасу жрать». Так начинается мировоззренческий конфликт идеализма и материализма, мечты и жизни с надеждой на «счастливые дни».

История профессора, которая начинается с посиделок на балконе с видом на церковь, превращается в жуткий кошмар под оптимистичные позднесоветские «песни о главном». Пока мужики спорят о вечном, милиционер Журов – его играет Алексей Полуян, озвучивший героя Виктора Сухорукова в «Братьях» – похищает и насилует дочь секретаря райкома. Россия у Балабанова выступает в образе напуганной девки, которую все хотят трахнуть, и мудрой бабы, жены утописта, которая расстреливает мента-маньяка, но девку не спасает. Не случайно показана и мать Журова, опухшая от водки старуха, которая пялится в телевизор, где песни и пляски заглушают ужасы, творящиеся в спальне. Режиссер видит Родину-мать одновременно как убийцу и жертву, а историю «русского мира» как единую: один народ – одна судьба.

Без изящества и ностальгии Алексей Балабанов доводит ужас до трагического абсурда. Жанр позволяет ему точнее изобразить мир, в котором мы живем. Социализм похоронен, народ ушел в церковь, а «оборотни в погонах» остались. Стариков сменили молодые, веселые и находчивые, с роком, дискотеками, концертами и прохиндеями, которые видят в советском лишь бренд, потому что это бабки. Такие торгуют страной в буквальном смысле слова. А рабочие, вроде убитого вьетнамца Суньки, трудились на заводе, теперь же на хуторе водку «хозяину» наливают. В этом мрачном, больном, беспросветном балабановском «совке» человек идет либо грузом, либо грузчиком. Но как писали об этом притчевом фильме: «восьмидесятые тут ни при чем. Это кино про здесь и всегда». Советское у Балабанова – декорация для ужаса.

«Груз 200» заставил зрителей пересмотреть все балабановское творчество как зеркало русской реальности, полной экзистенциальной тоски, боли, грязи и вони. «Я в фильме ничего не наврал. Все, что я хотел сказать о том времени, что у меня наболело, я сказал. По-моему, это очень светлое кино – про то, как заканчивается самое мрачное и страшное время», – объяснил тогда режиссер. Неудивительно, что Алексея Балабанова объявили радикалом, мизантропом и фашистом. Россия у него – глупая провинциалка в белых чулках, обреченная страдать.

Великий петербургский режиссер размышляет как идеалист, который верит, что «скоро все изменится». У него уроды, подобные капитану Журову, порождены коммунистами, потому что Бога отрицают. Бога нет – значит все позволено. Зло, говорит самогонщик, герой-мученик Алексея Серебрякова, убитый за чужие грехи, от вас – коммунистов, «падальщиков», тварей дрожащих. Взгляд автора на советскую эпоху очевиден в параллельном монтаже: милиционер и профессор смотрят в окно на один и тот же унылый индустриальный пейзаж. Именно эти персонажи олицетворяют власть бессильную и бесчеловечную.

Тревожная фантасмагория, построенная на замкнутых пространствах, выступает метафорой не только безнадежной державы, которой Балабанов выносит приговор. Богословский хоррор получился и без страны, и без времени. Бледный, жестокий, мечтающий о любви садист Журов не является образом всего «русского», как воспринимают его многие критики. Милиционер – импотент, наделенный абсолютной властью и использующий эту власть не во имя любви («Она не любит меня, мама»), а во имя смерти. «Груз 200» – не столько о смутных советских временах, сколько о распаде человека, об обществе без Бога. А там – боль и грусть, пытки и запои среди мертвечины. В этом оруэлловском 1984 году даже церковь унижена. И что грядет – никто не знает, но выживут только «верующие».

Так что же такое «Груз 200»? Запугивание гнилыми трупами и обвинение человека в грехе, будь то солдат-интернационалист, философ-атеист или мент-ананист. Вспомните прощальную драму «Я тоже хочу» (2012), где Балабанов умирает у разрушенной колокольни. Режиссер счастья хотел, а его не взяли. Вот и трусливый интеллигент с перепугу пошел через кладбище в церковь, чтобы молиться и ждать, потому что по-другому не получается. «Слава Богу, слава Богу», – вздыхает он в разговоре с братом, таким же слабым и беспомощным. Завод – тьма, церковь – свет, Бог есть, и в нем сила, и кругом – смерть, а не только в облезлой квартире, где старуха уткнулась в собственный ящик. И еще мухи у нас.