​Horrorshow быть молодым. Почему «Заводной апельсин» – великое кино

Трагическая судьба главаря уличной банды стала ярким манифестом радикализма и фашизма. «Заводной апельсин» – зловещая симфония насилия и оруэлловский гимн единообразию. Время не властно над экранизацией антиутопии сторонника консервативного христианства Энтони Берджесса. Забавные игры в «ультранасилие» приводят Алекса в тюрьму, где юный шустряк, валяющий дурака и балдеющий от бетховеновской Девятой симфонии, подписывается на экспериментальное лечение, подавляющее свободу воли. Мальчишку сажают в кресло, крепко связывают ремнями и заставляют смотреть на киноэкран с широко открытыми глазами. А там – секс, война, Гитлер и старина Людвиг ван. Наука превращает озлобленного Алекса в живой труп, тварь дрожащую, униженную и оскорбленную, зато послушную. Помните, чем кончается «Космическая одиссея»? Так поприветствуем же нового сверхчеловека! Пришествие спасителя, которого мы заслуживаем.

Сатирическую антиутопию, ставшую в 70-е одним из самых прибыльных фильмов Warner Brothers, не просто так называют пиршеством дизайна. Вспомните хотя бы фетишистскую мебель «молочного» бара. Однако великой картину, снятую почти строго по тексту, делает не только эстетика, поп-арт интерьеры и архитектурный брутализм, фирменные кубриковские приемы, крупные планы лиц персонажей, ускорения и замедления, живой монтаж, длинные наезды и отъезды камеры, и холодная отстраненность. Маэстро стиля, объявленный фашистом, нигилистом, сексистом и просто мизантропом, показывает, что Enemy No. 1 – не столько садист-эстет в карнавальных костюмах, который изъясняется на бандитском сленге, а циничное общество, которое взращивает такие марши несогласных.

Стэнли Кубрику важен не только внешний вид, хотя, конечно, белые рубахи с подтяжками, армейские ботинки, черные котелки и накладные ресницы стали каноничными. Идеальный наряд для восстания. Неспроста вульгарный Алекс, прославивший актера Малкольма МакДауэлла, превратился в икону насилия. И фильм именно об этом – о тяге к насилию. Кто-то читает Библию и видит Бога, а кто-то, как Алекс, вдохновляется распятием Христа, воображая себя карателем. Именно дикую природу человека-театра власть пытается подавить, подчинить его душу и тело. «О да, они меня вылечили», – издевается герой, окруженный врачами и журналистами, лежа в больничной койке и пожимая руку политику, который берет его к себе на службу. Теперь закованный в гипс Алекс, как его droog'и, которые стали полицейскими, оказывается шестеренкой режима. Хаос укрощен. О да, они его вылечили.

Зло у Кубрика – зараженное ненавистью общество, потому что человек становится таким, каким мир позволяет ему быть. Скажи мне, что делают твои дети, и я скажу тебе, кто ты. Алекс – продукт своего окружения. Карикатурные персонажи разделяют те же пороки, как родители блудного сына, избитый писатель, которого заставляют наблюдать за изнасилованием его жены под веселую «Singin’ in the Rain», и государство, заключающее договор с доведенным до отчаяния убийцей, влюбленным в божественную музыку Бетховена, звучащую у Кубрика ужасно иронично. «Ода к радости» – песнь гуманизму? Братству, равенству и свободе? Стэнли Кубрик показывает гнилой и подлый мир, где торжествует единство между диктаторами, террористами и шпаной из подворотни. Один за всех и все за одного. Но кто не любит бетховеновскую Девятую? Между прочим, так же иронично звучит и задорная «Singin’ in the Rain». Режиссер подвергает зрителя «Заводного апельсина» такому же лечению, порожденному агрессивной субкультурой насилия.

Единственный фильм Кубрика о британском обществе остается как никогда свежим. Странно, что знаменитый Роджер Эберт фыркнул, дескать, «Заводной апельсин» – «параноидальная фантазия правых». «Алекса превратило в насильника-садиста не общество, не его родители, не полицейское государство, не централизация и не ползучий фашизм, а продюсер, режиссер и сценарист этого фильма Стэнли Кубрик», – писал критик, ошибочно называя картину болтливой и скучной. Критики видели в фильме, который рассматривался как кэмп для геев, лишь секс и насилие. Режиссер якобы эксплуатирует то, что сам разоблачает.

Но рассказ о зверском палаче и жертве эксперимента – это изображение общества, которое принимает маньяка со всеми его извращениями. Порок перестает быть пороком. Торжество справедливости – не перевоспитать анархиста, которому плевать на закон и порядок. Слом сознания не проходит, подчинить не получается. Значит, бессмысленно отрицать насилие, и пора из злодея сделать икону, признать чудовище и клоуна в одном лице авангардом общества, чтобы внушить ультрановые ценности, которые еще вчера вызывали боль, страх и тошноту. Человек вроде бы живой снаружи, но заводной внутри. Со злом умирает и человечность, а ультранасилие становится новой модой. Реабилитация убийцы с тонким вкусом? Скорее, принятие блюстителями нравственности кощунства, жестокости и политического протеста.

Бородатого классика высмеяли, назвав «Stanley Strangelove», а религиозную притчу – «a porno-violent sci-fi comedy». Однако, несмотря на скандальную историю и ретро-китч, картина получила четыре номинации на «Оскар» – и все равно осталась ни с чем. Хотя триумфатором стал «Французский связной» Уильяма Фридкина, беспощадная сатира Кубрика то ли о войне с насилием, то ли о пропаганде насилия важнее криминального триллера. Кино о том, как демократизация стирает грань между искусством и порнографией оказалось пророческим. Уличного хулигана, который избивает и убивает женщин, мужчин, богачей и бродяг, превращают в образцового гражданина, чтобы эти же женщины, мужчины, богачи и бродяги его избили и убили с явным наслаждением.

«Зверства преподносятся нам как развлечение», – возмущалась американка Полин Кейл, обвиняя Стэнли Кубрика в превращении зрителя в куклу, в заводной апельсин. Понятно, полезнее смотреть «Заводной апельсин», чем быть таким. «Но не в изображении всеобщего универсального зла нерв проблематики фильма, – как бы отвечает ей советский киновед, кинокритик Юрий Ханютин. – Есть ли сила, способная исправить или хотя бы сдержать Алекса, а, следовательно, зло вообще, и если это возможно, то не будет ли успех достигнут ценой победы над человеком, разрушением его личности – вот главный вопрос картины. Творчество Стэнли Кубрика наглядно и драматично отражает эти противоречия западной цивилизации». Противоречия буржуазной цивилизации, заигрывающей с «очеловеченным» хаосом под лозунгами о свободе.

В этой притче о распутстве и свободомыслии буржуазии Кубрик полюбил отверженного, одинокого, плачущего под дождем убийцу, а человечеству, к которому этот убийца обращается как к «братьям», вынес приговор, ибо в каждом из нас живет Алекс. Первородный грех непобедим, животные инстинкты не подавить, человечество обречено на насилие, а значит, страдания неизбежны, поэтому выбор прост: или ты, или тебя, и по-другому не бывает. «Забавно, – размышляет сквозь боль и дурноту малыш Алекс, – как цвета реального мира кажутся по-настоящему реальными только тогда, когда вы видите их на экране». И это прекрасно характеризует основную мысль произведения, где культ насилия доведен до абсурда.

Жуткая, с привкусом романтики и эротики аллегория о природе человека, нравственном выборе, погоне за удовольствием, влиянии государства на независимое подсознание, победе индивидуализма над коллективизмом, а также роли искусства, эстетизирующего смерть, по-прежнему тревожная, дерзкая, гротескная, остроумная, пусть визуально старомодная, зато живая смыслами. «Заводной апельсин» ужасает изображением разрушения и саморазрушения свободного от труда человека. Поэтому откройте глаза пошире, плесните в стакан молока и приготовьтесь к рождению нового мирового порядка.