​«Тот самый длинный день в году...». Несколько слов о поэтах-фронтовиках

До войны Александр Твардовский уже был известен как автор поэмы «Страна Муравия» и «колхозных» стихов, часть которых, как выяснится впоследствии, прошла испытание временем. Однако на войне с ним словно произошел некий перелом. «Больше плохих стихов писать не буду – делайте со мной что хотите. Война всерьез, поэзия должна быть всерьез», – говорил он в письме жене. И эти слова не остались лишь декларацией – именно честно выписанные картины войны принесли вызревавшему в эти же дни «Василию Теркину» славу самой, быть может, народной из русских поэм XX века. А ведь были и хрестоматийный «Рассказ танкиста», горькие «Две строчки» о финской войне, лирическая хроника «Дом у дороги», «Я убит подо Ржевом», сделавшее для памяти о той битве больше, чем любые официозные мероприятия… И не менее горькие послевоенные стихи, как бы подводящие итог военной теме.

Военная тема стала одной из главных и для Константина Симонова, чьим любимым поэтом всегда был Редьярд Киплинг. «Путевку в жизнь» Симонову дало стихотворение «Генерал», посвященное писателю и воину Мате Залке, в предчувствии войны были написаны поэмы «Ледовое побоище» и «Суворов», но звездный его час пришел в первые месяцы и годы Великой Отечественной. «Жди меня», «Ты помнишь, Алеша…», «Если дорог тебе твой дом», «Родина», ставшие песнями «Корреспондентская застольная» и «Песня о веселом репортере» – наверное, без любого из этих стихотворений книга военной лирики может считаться несуществующей. После войны лирический дар поэта медленно угасал, сменившись риторикой, но стоило вспомнить войну – и голос вновь приходил к нему.

Самая известная книга стихов Симонова «С тобой и без тебя» чем-то родственна первой книге Блока – можно сказать, что это своего рода «Стихи о Прекрасной Даме» в солдатской шинели.

Была у военной поэзии и своя Анна Ахматова, пришедшая в военкомат добровольцем, и звали ее Юлия Друнина. «Появилась живая фигура девушки-фронтовика, у которой сложный духовный мир, свой голос, не очень громкий, но очень правдивый», – писал о первой книге Друниной поэт Василий Федоров. Друнина внесла в свои стихи о войне лирическую ноту без ненужной сентиментальности, и в них достаточно внимательности к деталям, чтобы не превращать стихи ни в отвлеченное нечто, ни в рифмованную прозу. А искренность и простота позволили ей находить единственно верные слова для того, что довелось пережить юной поклоннице Лидии Чарской на дорогах войны.

Уже после войны прозвучал голос еще одного поэта, жившего в одно время с Твардовским и Симоновым. «Удар в сосок, удар в висок – и вот зарыт Иван в песок». «Нас было семьдесят тысяч пленных// В большом овраге с крутыми краями…», «За три факта, за три анекдота// Вынут пулеметчика из дота...». То, о чем и как Борис Слуцкий писал в стихах, сколько-то лет спустя перейдет в прозу и будет названо «лейтенантской прозой» и «окопной правдой». Именно эта жесткость и неприглядность, с которыми Слуцкий изображает войну, позволит ему выделиться из череды современников и заслужить уважение того же Константина Симонова, Анны Ахматовой, Евгения Евтушенко… Даже Иосиф Бродский, по собственному выражению, стал писать стихи именно после того, как прочел Слуцкого. Сам же Борис Слуцкий считал одним из высших своих достижений стихи памяти Михаила Кульчицкого – убитого на войне друга и однокурсника.

Известность к Борису Слуцкому пришла после того, как Илья Эренбург в «Литературной газете» назвал его первым поэтом «оттепели». Эренбург же открыл и другого поэта, столь же неприглядно рисовавшего войну, и, к несчастью, дожившего всего до 30 лет. Семен Гудзенко написал не так много, но как минимум два его стихотворения – «Мое поколение» и «Перед атакой» – практически неотъемлемая часть любого сборника военной лирики. «Он не вернулся. Мне в живых// Считаться, числиться по спискам// Но с кем я буду на двоих// Делить судьбу с армейским риском?». Песня «Он не вернулся из боя», автор которой сыграл роль Гудзенко в спектакле «Павшие и живые», была написана через 20 с лишним лет после этого стихотворения.

В стихах Давида Самойлова тема войны удивительным образом соединилась с книжной культурой: вошедшее во все хрестоматии «Сороковые, роковые» и лукаво-афористичный «Старик Державин», стихи о Шуберте, Рембо, Гамлете, Пугачеве, Иване Грозном – и пронзительное «Жаль мне тех, кто умирает дома». А уже после войны интерес к русской истории и литературе сблизил поэта с кругом Анны Ахматовой, и на свет появился так называемый Пушкинский цикл – по-пушкински же вдохновенное осмысление жизни и творчества гения.

Эдуард Асадов меньше других ассоциируется с военной поэзией: на слуху у всех были скорее «Баллада о рыжей дворняге» или знаменитые «Они студентами были». Зато популярность его в 70-е годы была, наверное, сопоставима не только с Симоновым или Твардовским, но даже с такими любимцами эстрады, как Евтушенко и Ахмадулина. Сама по себе его лирика проста едва ли не до примитивности, неудачные строчки попадаются даже в известных его стихах – но не этот ли милый дилетантизм подкупает более всего? Асадова можно было упрекнуть в чем угодно, только не в отсутствии искренности, и за нее простые читатели и слушатели, в том числе и военные, прощали поэту многое, если не все. Да и писал он отнюдь не только о любви.