22 октября исполняется 150 лет со дня рождения Ивана Алексеевича Бунина – прозаика, поэта и первого из русских писателей лауреата Нобелевской премии (1933). В творчестве Бунина органично сосуществовали реалистическая, лишенная всяческих украшательств поэзия и полная лирики проза. Предлагаем поразмыслить над тем, как они сочетались между собой и что говорили о них бунинские современники.
«Писателем я стал, вероятно, потому что это было у меня в крови», – говорил Бунин, среди предков которого были не только известная в свое время поэтесса Анна Бунина, но и Василий Жуковский. «Ваня будет поэтом: ни на что другое он не способен», – шутил его отец. Смех смехом, а начинал Бунин, как и многие, со стихов, которые писал то во время обычных для гимназиста влюбленностей, то под впечатлением от других поэтов – и с самого начала шел в литературе собственным путем. Повальное увлечение модным тогда Надсоном его почти не коснулось: наставниками его в поэзии были и оставались Пушкин и Лермонтов, чьими стихами он будет скептически «поверять» и собственных современников.
В те же гимназические годы Иван Бунин начал пробовать себя и в прозе, в 16 лет написав роман «Увлечение», который, впрочем, нигде и никогда не печатал, а впоследствии предпочитал в основном повести и рассказы. Можно предположить, что так называемая малая форма давалась ему легче и была более родственна лирическим стихам, нежели роман. Впрочем, подход его к сочинительству в том числе и стихов скорее напоминал подход прозаика с его точностью и любовью к деталям.
«Если у вас в данное время нет никакой темы, идеи, то пишите просто обо всем, что увидите. <...> Опишите собаку. Одно, два четырехстишия. Но точно, достоверно, чтобы собака была именно эта, а не какая-нибудь другая. Опишите дерево. Море. Скамейку. Найдите для них единственно верное определение», – советовал он позднее юному Валентину Катаеву (если верить «Траве забвения»).
Для поэта такой подход был довольно необычен – и, может быть, поэтому Бунин-поэт был воспринят современниками неоднозначно. «Цельность и простота стихов и мировоззрения Бунина настолько ценны и единственны в своем роде, что мы должны с его первой книги и первого стихотворения "Листопад" признать его право на одно из главных мест среди современной русской поэзии», – писал в своей статье «О лирике» Александр Блок, а Валерий Брюсов с самого начала утверждал, что Бунин «настоящий поэт, хотя и не символист». А вот Николай Гумилев, которому, казалось бы, должна была быть близка бунинская ясность и точность, обвинял его в отсутствии поэтического темперамента и утверждал, что в его стихах «все понятно и ничего не прекрасно».
Со второй частью этого утверждения можно спорить (вспомнить хотя бы великолепно афористичное восьмистишие «Закон»), однако непривычному читателю стихи Бунина и впрямь могут показаться то чрезмерно сухими, то чересчур дотошно-описательными. «Радость поэзии именно в том, чтобы сказать одной-двумя строками то, на что прозаику понадобилась бы целая страница», – сказал тот же Гумилев по другому поводу, и с ним, пожалуй, нельзя не согласиться – как и с Галиной Кузнецовой, находившей причину непопулярности стихов Бунина в их отвлеченности и скрытности автора, не любившего «обнажать душу», как это обычно делают лирики.
С другой стороны, подчеркнутая ясность и «договоренность», свойственная бунинской лирике, имела и свои сильные стороны. «У Бунина прозаизм, точность, простота языка доведены до предела. Все поэтические наросты языка удалены – осталось простое, трезвое, реальное слово», – отмечал рецензент журнала «Вестник Европы». Подобное смелое сближение стиха и прозы роднит его ни много ни мало с Иосифом Бродским – и не вина современников, что некоторые из них не вполне поняли его поэтику. Зато уже в эмиграции его стихам отдавали должное такие придирчивые критики, как Владислав Ходасевич и Георгий Адамович, а доросший до простоты Игорь Северянин посвятил Бунину одно из лучших поздних стихотворений.
У бунинской прозы почитателей было еще больше. «Бунину передайте, чтобы писал и писал. Из него большой писатель выйдет. Так и скажите ему это от меня. Не забудьте», – писал друживший с Буниным Чехов их общему приятелю Николаю Телешову незадолго до смерти. Единственным модернистом, у которого с Буниным возникнет нечто вроде дружбы, станет Георгий Иванов, прямо говоривший мэтру, что предпочитает его прозу его же стихам. Судя по всему, нечто подобное испытывали и поклонники Бунина в СССР: о «бунинской» школе поэзии, кажется, говорить особенно не приходится, зато среди последователей его в прозе можно назвать, к примеру Константина Паустовского и Юрия Казакова.
Своего рода связующим звеном между поэзией Бунина и его прозой стали такие из его рассказов, как «Перевал», «В поле», знаменитые «Антоновские яблоки», а «Господин из Сан-Франциско», в котором находили едва ли не параллели с судьбой «Титаника», удостоился поощрительных рецензий в том числе и за рубежом. Еще одним шагом в этом же направлении стали «микрорассказы», написанные уже в эмиграции и составившие книгу «Божье древо». Критики сравнивали их со «Стихотворениями в прозе» Тургенева, однако сам Бунин утверждал, что его задача изначально была другой. «Бедные писатели! Как часто для того, чтобы сказать что-нибудь немногое, важное и дорогое им, они принуждены выдумывать целые ненужные истории и незаметно пристраивать где-нибудь это самое дорогое… И до сих пор ни у кого нет смелости писать только несколько нужных строк», –писал он, волей-неволей заставляя вспомнить упомянутые слова Гумилева о радости поэзии и сближая ее таким образом с прозой.
Впрочем, связь с Тургеневым и – шире – с французской литературной традицией, из которой и была позаимствована форма стихотворений в прозе, в этих и других подобных произведениях все же существует. Достаточно вспомнить «Журавли», «Первую любовь» или мрачно-прелестный рассказ «Часовня», впоследствии вошедший в книгу «Темные аллеи». К слову, микрорассказами впоследствии «баловались» и такие разные писатели, как Александр Солженицын и Юрий Коваль – и нет ли и в этом своеобразного продолжения бунинской традиции?
Связь поэзии и прозы видна и в той же книге «Темные аллеи», каждый рассказ которой, по мнению самого Бунина, «написан "своим ритмом"», в своем ключе, а любимый им самим «Чистый понедельник» и вовсе начинается с полноценной стихотворной фразы: «Темнел московский серый зимний день…». Герои «Аллей» цитируют стихи и романсы, и поэзия становится как бы еще одним их героем. А своеобразная композиция сборника приводит на память нелюбимых Буниным символистов – в лучших их книгах каждое стихотворение занимает строго определенное место, подчеркивая достоинства каждого предыдущего и последующего.
Стихов же в эмиграции Бунин писал куда меньше, чем до нее: можно объяснить это оскудением чисто стихотворного дара, а можно – переходом его в новое качество. Многие большие и не очень прозаики начинали именно как поэты, и требовательность их к слову, характерная для поэзии, перешла в прозу, как и свойственное лирике настроение. Похоже, это же произошло и с Буниным: поэзия его не умерла, но растворилась в прозе. Чистая же его поэзия во многом осталась в тени прозы и не менее даровитых поэтов-современников – но без знакомства с ней невозможно понять и особого строя бунинской фразы.