Стиль диско из сегодняшнего дня воспринимается как несколько досадная «сноска» в истории мировой поп-музыки и еще одно доказательство того факта, что волны танцевального безумия имели и имеют свойство накатывать на человечество совершенно регулярно. С другой стороны, диско стало первым массовым и широко востребованным стилем, показавшим, что очень часто для удачного воплощения коммерческого материала важен принцип «исполнитель – (почти) ничто, продюсер (и его команда) – все». Однако, пройдясь вихрем по странам и континентам и сметя массу далеко не худшей коммерческой музыки, диско к 1982 году превратилось повсюду – кроме, вероятно, СССР, а затем и стран СНГ – в совершенно музейный реликт. А сейчас диско в основном воспринимается как своего рода постмодернистский эксперимент, невзирая на кратковременный момент интереса к нему даже у серьезных рокеров, периодически вспыхивающий с середины 90-х по конец 2010-х годов. Редок нынче серьезный артист, делающий ставку на диско. Редок, тем и ценен.
В советское время комсомольско-молодежная пресса, пытаясь выдержать бессмысленный баланс между разнузданной пропагандой диско как развлекательного стиля (в противоположность якобы исключительно очень серьезной и оттого общественно опасной рок-музыке) и одновременно «борьбой с буржуазными влияниями в сфере моды и молодежного досуга» постоянно писала, что «каждый, пришедший на дискотеку, по сути танцует в одиночестве». Конечно, в одиночестве, пока не наступило время для медленного танца – да и вообще, музыка лупит громко, с соседями по танцполу не пообщаешься! Опять же, прямая бас-бочка в диско-миксе всегда подчеркнута… Словом, аналогия напрашивается знатная – всякого действительно современного и успешного артиста, целенаправленно записывающего диско-альбомы в XXI веке и находящемуся при этом под контрактом с формой-мейджором, так и хочется уподобить тому самому одинокому танцору.
В случае с Рошин Мерфи это верно еще более. После вполне успешной карьеры с трип-хоповым дуэтом Moloko артистке было из чего выбирать, строя свою сольную карьеру именно на оригинальной для начала-середины 2000-х, но все же развлекательной музыке. Казалось бы, трип-хоп для Рошин Мерфи был предпочтителен – да только и он к той же середине 2000-х превратился в музыку «не для всех», и уж точно для тех, кто желал найти в ней некую глубину. Ну а как же – уже немодная электроника! Тем не менее, в подобной ситуации выбора стиля для сольной карьеры диско предпочтительнее – его никто изначально не воспринимал как серьезную музыку, и потому эксперименты в диско приветствовались и приветствуются всегда.
Однако уподобляться британским экспертам и называть пятый полноразмерный альбом Рошин Мерфи «Róisín Machine» «триумфом диско-музыки» было бы не совсем верно. Это все-таки взгляд на диско со стороны трип-хоповой исполнительницы, хотя и более живой по сути, чем стоило бы от нее ожидать – впрочем, не в первый раз. Обычно у нас понимают под «серьезным диско» либо крупную форму, вроде оказавшейся чрезвычайно переоцененной у нас «диско-оперы» (всего-то на 32 минуты) «Romeo & Juliet» (1978) изданную под именем мифического состава Alec R. Costandinos and The Syncophonic Orchestra, либо не слишком удачные походы в диско признанных поп-концептуалистов, чему примером альбом The Alan Parsons Project «Eve» (1979). Плюс еще альбом итальянского дуэта La Bionda «Bandido» (1979), непривычно богато аранжированный для стилистики евродиско. Но нет, пример современного диско – под которое, кстати, современные модные и серьезные персонажи могут, хотя и умеренно, оторваться на танцполе – это именно «Róisín Machine».
С тем, что «Róisín Machine» окончательно превратила Рошин Мерфи в икону альтернативной поп-музыки (или, если угодно, пост-диско) как минимум в Европе, стоит безусловно согласиться. Тем более, что альбом спродюсирован по заветам диско-музыки 70-х. По существу, он создан двумя артистами – Рошин Мерфи и продюсером и мультиинструменталистом DJ Parrot (он же Crooked Man), карьера которого стартовала еще в середине 90-х на новаторской электронной сцене Шеффилда, где он стал одним из изобретателей чисто британского феномена, электронной музыки «блип». Все свои знания в этой области DJ Parrot богато использовал при работе над «Róisín Machine», и полюсами альбома оказались пьеса «Murphy’s Law» (вообще-то вполне тянущая на одну из главных песен Рошин Мерфи за всю ее карьеру), имеющая некоторое сходство в смысле клавишной аранжировки с поп-фанковыми хитами общеизвестного комбо Shakatak из середины 80-х и нарочито аскетичный электрофанковый номер «Incapable». Правда, во втором из них партия сэмплерного электропиано все едино выдает его европейское происхождение. И, напротив, треки «Narcissus» и «Jealousy» звучат так, как будто они сочинены небезызвестными диско-стилистами, американским составом Chic – за вычетом все тех же клавишных партий.
Общим местом грозит стать высказывание, что главным инструментом на «Róisín Machine» является вокал самой Рошин Мерфи. Но справедливо ли такое высказывание по отношению к диско-альбому как работе намеренно несколько деперсонифициарованной даже в рамках продюсерского шоу-бизнеса? Ведь совершенно очевидно, что здесь певица совершенно намеренно позабыла все свои композиторские эксперименты начала 2000-х, и подчинила свою персону избранному стилю. Отсюда же и огорчившее многих отсутствие ставки на известную эксцентричность собственной персоны – даже обложка «Róisín Machine» напоминает скорее об альбоме третьеразрядной звезды евродиско конца 70-х. Вернее все же говорить о понимании Рошин Мерфи самой сути работы со студийным продюсером, где певец становится еще одним музыкальным инструментом в руках музыкального эксперта. Символично, что сама Рошин Мефри объясняет название своего нового альбома следующим образом: «Я и есть упомянутая здесь машина. Я никогда не останавливаюсь». В год очередного коммерческого явления диско слушателям Рошин Мерфи сумела записать самый, вероятно, достоверный современный альбом в этом стиле. Большой артист велик во всем, а уж насколько одиноко будут чувствовать себя люди, танцующие под материал «Róisín Machine» – это их личное дело. Но Рошин Мерфи сделала для их воображаемого одиночества все возможное.