​«Пролетая над гнездом кукушки»: В дурдоме никто не услышит твоего смеха

«Боже! Вы, ребята, только и делаете, что скулите, как вам здесь тяжко, и ни черта не делаете, чтобы просто уйти?»

Кино о безумстве храбрых и безумии сильных и подавлении свободы воли в духе «Заводного апельсина» с годами воспринимается по-другому. Экранизация романа-бестселлера Кена Кизи рассказывает о судьбе бунтаря в исполнении Джека Николсона, которого переводят из тюрьмы в дурдом. Усмирить бандита пытаются черные санитары под надзором белой медсестры. Конфликт порядка и хаоса традиционный, смыслы понятны, разыграна драма бесподобно. Неслучайно картина с безупречно подобранным актерским составом забрала все главные «Оскары»: лучший фильм, режиссура, сценарий, актер и актриса.

В форманском комическом реализме медсестра Рэтчед – циничный диктатор, убежденный консерватор и воплощение тирании, а свободомыслящий МакМерфи – упрямый анархист, бунтарь без причины, который подталкивает трусливых душевнобольных к мятежу. Но Рэтчед – тетка твердая, жесткая и поразительно терпеливая. Женщина – образ репрессивной машины – запрещает мужикам даже смотреть бейсбол. Остается пялиться в пустой экран телевизора. Благо, МакМерфи с легкостью вживается в роль спортивного комментатора. Вот только дикая радость сменяется смертной тоской, когда дебошир узнает, что дурдом может стать его могилой. МакМерфи – враг народа, один против всех, а значит, там он пропадет и погибнет. На веки вечные.

Вольнодумец сходит с ума, что фильму, ставшему культовым для контркультуры, идет лишь на пользу. Николсон гениально кривляется, впадая в гнев, страдание и безумие. Он выгуливает дуриков на рыбалку, играет с ними в карты, а потом спаивает, превращая больницу в театр абсурда. Понятно, одержимую властью Рэтчед зрители воспринимают злодеем, но глядя на безобразие, которое творит беспечный МакМерфи, раздражаешься, хоть и неохотно. Впрочем, нельзя не признать, что рыбалка влияет на заключенных сильнее, чем самые правильные методы лечения.

«Пролетая над гнездом кукушки» призывает рассерженных и несвободных телом и духом к восстанию. В насильнике, пьянице и рецидивисте публика видит великого мученика, потому что мужик пытается освободить умалишенных, свергнуть гнет, уверовав, что может победить режим. Жертва добровольная и вроде бы не напрасная. Одетый по-пролетарски радикал устраивает революцию, жертвуя собой, чтобы внушить надежду. Пациенты, пусть и страдают от всевозможных недугов, не похожи на уродов. Они – это мы, только чуть страннее. А философия картины проста: нет свободы без хаоса.

Медсестра Рэтчед запрещает пьянство и разврат, что пропагандирует хулиган МакМерфи. Порядок превыше всего, даже если он губит судьбы. Образы МакМерфи и Рэтчед – две идеологии, два абсолюта. Как они мыслят? Что творят? Оба – ангелы и демоны, пугающие своей убежденностью. МакМерфи – такой же идеалист, строящий свой Рейх, как непробиваемая Рэтчед, которая олицетворяет охранительный режим, диктующий свои правила игры, чтобы, так сказать, замуровать бесов сложного человека. Одна работа, никакого безделья – бедняги в палатах не знают веселья. Труд освобождает.

Наглость и задор бездельника, который слишком много дерется и трахается, заставляют зрителя забыть о том, что МакМерфи угодил за решетку за изнасилование. Мятеж нахальный и стихийно свободный, оттого заразительный, потому что воплощает жизнь. Всем санитарам назло. «Свободный гражданин всегда раздражает полицейского пуще, чем преступник», – заметил однажды режиссер Орсон Уэллс. Хулиган МакМерфи обречен погибнуть за свободу. Если, конечно, угнетенные, потерявшие разум и брошенные на произвол судьбы, очнутся.

Драма под звуки рыдающей пилы кричит о подавлении желаний и порывов. Выбор – побег. А если вспомнить, что Форман – диссидент, сбежавший в Америку после «советского вторжения» в коммунистическую Чехословакию, то картина явно говорит не столько о поиске справедливости и солидарности, сколько о власти и насилии. Форман объявляет войну тоталитарному мышлению: «Коммунистическая партия была моей сестрой Рэтчед, указывающей, что мне делать и говорить – и даже кем мне быть». Впрочем, мораль антифашистской классики, которая, прежде всего, о страхе и ненависти к иному, – не веселись, пока не сбежишь.

Но ругал Форман коммунистов, а показал права человека в американской реальности. Единственным душевнобольным, который в одиночку сбегает, пробив стены тирании, оказывается крепкий как гора индеец, притворяющийся глухонемым, потому что только так можно выжить. Главный герой – не заговорщик с широкой улыбкой, чей бешеный нрав укрощают силой, а тихий гигант по кличке Вождь, который молча наблюдает, а потом убегает в рассвет, проломив «железный занавес» больничной мойкой. Медсестра Рэтчед – система, которая высасывает жизнь, оставляя от человека лишь оболочку. МакМерфи – беспечный ездок, которому все хиханьки да хаханьки. А Вождь – наша воля, сильная, но безмолвная.

Бунтари у Формана «не дурнее любого засранца, шляющегося по улицам». Будучи иностранцем, он смотрит на страну храбрых и свободных как бы со стороны, но в то же время изнутри, задумавшись: что вообще значит быть сумасшедшим? Фильм с жизнеутверждающим концом показывает роковую дуэль между властью, которая требует подчинения, и маленьким человеком, который призывает послать к черту порядок или хотя бы попытаться. Ради разнообразия. Именно как символ бесноватый МакМерфи абсолютно неуязвим, вездесущ и вечен.

Был ли бросивший вызов одиночка здоровым – этого мы никогда не узнаем. Но герой побуждает нас, рабов режима, поверить в миф о личной свободе. А если нет свободы, внутренней или внешней, то лучше вообще ничего не чувствовать, чем быть одурманенной, вялой, безжизненной овцой с закрытыми ртом и глазами в скотном дворе, где исправляют любое инакомыслие. На добровольном лечении, разумеется. Думайте как хотите, но ведите себя послушно. Теперь вы готовы принять лекарства?