Бесконечные, длинные, похожие друг на друга дни сопровождаются сильным ветром и проливным дождем. Словно погруженный в медитацию, Конг смотрит на ливень, находясь в своем большом доме. Нон живет в своей маленькой квартире и по вечерам готовит любимые блюда. Когда они встречаются в просторном номере отеля в Бангкоке, такие разные и даже не говорящие на одном языке, они на мгновение забывают о своем горьком одиночестве.
Статичные, никуда не спешащие кадры, взгляды, устремленные в какой-то другой мир по ту сторону стекла. Цай Минлян останавливает время и просит зрителей забыть о нем. Поэтому он не переводит редкие диалоги главных героев. Даже субтитры не нужны, потому что Конг и Нон из-за разных культур сами почти не понимают языков друг друга. Перевод не нужен, чтобы не отвлекаться от безвременья, «нехаотичности» каждодневного одиночества.
Кадры «Дней» – словно картины в опустевшем Лувре, когда туристы уже все посмотрели, и человек остался наедине с шедеврами. Может, у Годара и Бертолуччи главные герои в такой ситуации бежали бы по коридорам, но у Минляна они бы просто тихо подходили к каждому произведению. Конг и Нон как будто живут в четырех стихиях: вода, огонь, воздух и земля. Идет дождь. Плывут облака. Разжигается пламя для приготовления ужина. Каждый день мужчины проходят по шумным, но таким одиноким улицам.
В «Днях» существуют единая визуальность и спокойствие ритма, но о речи режиссер тоже не забывает. Только герои не используют простые слова, гласные и согласные – они отдаются языку тела. В комнате отеля они, возможно, встречаются впервые, а может, уже в который раз. Однако они сразу же понимают друг друга, и Нон со всей аккуратностью делает массаж по всем законам тантрики. Легкими движениями, ладонями, подушечками пальцев он убирает всю ту боль от ожогов одиночества, которыми «испещрено» все тело Конга. Нон сам оказывается затянут в этот ритуал. Цай Минлян приглашает не смотреть его кино, а именно ощущать, чувствовать и осязать. Для этого совершенно не нужно вставать с кресла в темном зале кинотеатра и подходить к экрану. В этом условном «Лувре» все-таки можно «дотрагиваться» до картин.
Вся магия кино танцует на экране без какой-либо резкости, экшена и даже музыки. Хотя последняя все-таки вклинивается в медитативное повествование в форме музыкальной шкатулки, которая воспроизводит композицию из «Огней рампы» (1952) Чарли Чаплина. Кто, если не главная персона немого кино, понимает, что слова не так уж и важны? Мелодия остается в сердцах обоих мужчин.
В итоге изображение красоты неторопливых дней оказывается не главной целью Цая Минляна. Потому что разве одиночество – это такой уж простой вопрос?