​«Дау. Наташа» Ильи Хржановского и Екатерины Эртель: Homo sapiens

Наташа работает в буфете в советском исследовательском институте. Мимо нее проходят ученые, их жены, любовницы, друзья и иностранные гости. Держать в порядке эту так называемую столовую ей помогает коллега по имени Ольга. С ней у Наташи сложные отношения: с одной стороны, дружеские, а с другой – по-настоящему враждебные. Иногда дело доходит до драки, криков и ругани, и заканчивается обязательно слезами в углу буфета. Приезд иностранного ученого, встреча с ним, пьянки и пляски с остальными работниками института приводят Наташу к самому сложному моменту ее жизни. Но что это для настоящей советской женщины? Ее плечи и не такое выдерживали.

Марина Абрамович вспоминает один из ее первых перфомансов и рассказывает о нем аудитории, где у каждого человека завязаны или закрыты глаза. Зрители слышат историю о том, как девушка лет 23-х стоит посреди некоего пространства, перед ней – стол с 76 предметами для «удовольствия» и для «боли». Пальто, стакан воды, роза – а еще нож, бритва и пистолет с одной пулей. Ее могли изнасиловать, но не стали, потому что это было публичное пространство, полное людей. Ее могли убить, но в последний момент человека с пистолетом кто-то успел остановить. Она сидела практически голая, и мимо нее проходили потрясенные незнакомцы. Оказаться на таком же уровне близости с участниками «Дау» казалось невозможным. Но в Париже вся аутентичность советского института была перенесена в условное выставочное помещение, и на каждом этаже можно было увидеть восковые «версии» главных героев и не только. На «Берлинале», в кинотеатральном контексте, «Дау. Наташа» смотрится почти также, как если провести несколько часов в двух, трех пространствах в Париже.

Илья Хржановский и Екатерина Эртель, выступившая также монтажером картины, стирают границы между разными медиа. Кино, перфоманс, театр и остальное не имеет значения. Все становится единым и формирует полноформатную имитацию жизни, по всем законам Аристотеля. Правда, слово «имитация» звучит здесь не в пользу самого проекта, потому что происходящее на экране не является фикцией. Такая же реальность была и у Марины Абрамович, когда один из посетителей взял бритву и поранил ее, решив попробовать ее кровь, у нее до сих пор остался шрам. Непредсказуемость человека и то, до какой грани сами люди могут себя довести, порождает страх. Наташа и другие герои «Дау» тоже боятся, но самих себя и своих возможностей, которые в данном случае не имеют никаких границ. Зрителям остается только сидеть, наблюдать и ощущать этот самый страх вместе с ними. Тонкого барьера под названием экран они уже не видят.

В конце XX-го века Питер Гринуэй провозгласил о смерти кино. Жан-Люк Годар в коротком метре «Во тьме времени» для сборника «На десять минут старше: Виолончель» последние минуты кинематографа изобразил в трепещущем белом полотне. «Дау» называют чем-то иным, но не тем искусством, которое пришло в мир благодаря братьям Люмьер. Однако, проект Ильи Хржановского по своей документальной форме не что иное как кино. Фабула выстраивается через монтажные склейки, и, возможно, сюжет предстает достаточно скромным и прямолинейным. Но среди всех часов отснятого материала (около 700 часов), Екатерина Эртель отбирает эпизоды, где раскрываются все стороны человеческой природы.

Наташу как личность видно «со всех сторон», и это даже не обязательно заслуга оператора Юргена Юргеса. Камера ощущает всю «необработанность» и «нерафинированность» эмоций и чувств. Множество раз Илья Хржановский повторял в интервью и публичных дискуссиях, что «эмоции реальны, а ситуация – нет». Человеческий мозг играет в точно такую же «игру» с обычными людьми. Они придумывают конкретную ситуацию, а потом начинают испытывать самые настоящие эмоции. Фантазия внутри каждого человека и есть тот самый ужас и зло, о котором все говорят. Экран «дрожит», и граница между фикцией и реальностью оказывается сломана. Образ жизни героини в условиях тоталитарного режима позволяет иногда нарушать правила ради ощущения свободы.

Наташа любезничает с гостями буфета, следит, чтобы у всех в тарелках была еда, а любимый ингредиент был в наличии. Это рутина, это обыденность, это работа. Вечером Наташа как будто позволяет себе расслабиться – выпить вместе со своей коллегой/подчиненной Ольгой. Но вся ее любезность и терпение, накопленные за день, а может, даже и больше, выходят за границы условной «чаши». Обычные рабочие отношения переходят в формат «любовь/ ненависть», где последней становится все больше и больше. Драка, битая посуда, ругательства и обвинения в обе стороны – все доходит до крайности, и от этого становится страшно. Страшно за обеих, но больше всего за Наташу, которая чувствует собственное превосходство над Ольгой и пользуется им сполна.

«Любви» тоже находится место в их отношениях, когда Наташа приходит на большое застолье в квартиру Ольги. В гостях собрались сотрудники института, в том числе только что приехавший в Советский Союз французский ученый Люк. Праздник, веселье, алкоголь рекой, фейерверки из воблы и танцы на столе оттеняют горечь и жестокость первой части фильма. Наташа и все остальные раскрепощаются и сбегают от реальности тоталитарного режима, забывают обо всем с помощью выпивки, иностранных слов и интимной близости. Последнее предполагает совершенно другую коммуникацию – язык тела. Наташа и Люк понимают друг друга без каких-либо слов, только через редкие еле слышимые гласные, физически доверяя друг другу.

Но потом волшебство пропадает, и свобода снова отдаляется. Человеческое сердце просто не выдерживает надоевшую «цикличность» жизни, и Наташа снова доводит Ольгу чуть ли не до слез, подливая ей еще больше водки, чтобы та не могла даже ходить. Полярность их отношений – еще одно доказательство того, сколько в человеческой природе может быть зла, сколько его скрывается за доброй или нейтральной оболочкой. Но у каждой условной власти всегда есть собственный палач, выше и сильнее по статусу. Любое человеческое зло, увы, способно искоренить только себе подобные.

Только «Дау» – это все-таки некая «разминка» на тему подлинности человеческой природы. Потому что реальность за дверями кинотеатра намного страшнее.